Эдгар Берроуз - Красный Ястреб [The Red Hawk]

— А что лежит за этой землей?

— Ничего, — ответил я мягко.

— Тогда что заставляет подниматься холмы? Что заставляет держаться землю?

— Они плавают в великом океане, — объяснил я.

— С холмами вокруг, которые удерживают воду от того, чтобы она не стекла с края?

— Думаю, да.

— А тогда что удерживает океан и эти холмы? — снова спросил он.

— Не будь глупцом, — сказал ему я. — Вероятно, здесь должен быть еще один океан, ниже этого.

— А что удерживает его?

Я думал, он никогда не остановится. Мне не нравится думать о таких бесполезных вещах. Это пустая трата времени, но сейчас он заставил меня думать о них. Я видел, что либо должен уехать, либо удовлетворить его любопытство. Мне показалось, что мой дорогой Дождевое Облако смеется надо мной, и я напряг свои мысли и действительно задумался. После некоторого размышления я увидел, насколько глупы были верования, которых мы придерживались.

— Мы знаем только о земле, которую видим, и про океан, который, как мы знаем, существует, потому что другие видели его, — сказал я в конце концов. — Эти вещи, о которых мы знаем, составляют Землю. Что держит Землю мы не знаем, но, без сомнения, она плывет в воздухе подобно облакам. Ты удовлетворен?

— Сейчас я скажу тебе, что я думаю, — сказал он. — Я смотрел на Солнце, Луну и звезды каждую ночь, с тех пор как стал достаточно взрослым, чтобы задумываться. Я видел, как и ты можешь видеть, и как всякий может увидеть своими глазами, что Солнце, Луна и звезды напоминают апельсины. Они движутся всегда одним и тем же путем по воздуху, хотя не все движется одним и тем же путем. Почему Земля должна быть другой? И, скорее всего, именно так и есть. Она тоже круглая и движется своим путем. И что удерживает ее от падения, я не знаю.

Я громко рассмеялся и подозвал Наллу, нашу сестру, которая ехала рядом.

— Дождевое Облако думает, что наша Земля круглая как апельсин.

— Мы упали бы с нее, если бы это было правдой, — сказала она.

— И вся вода стекла бы с нее, — добавил я.

— Здесь есть что-то такое, чего я не понимаю, — согласился Дождевое Облако, — но я вся равно уверен, что прав. Никто из нас почти ничего не знает. Налла говорила о воде, которая стечет с Земли, если бы та была круглой. Ты когда-нибудь думал о том, что вся вода, о которой мы знаем, течет всегда сверху? Как она попадает назад?

— От дождей и снега, — ответил я быстро.

— А откуда они приходят?

— Не знаю.

— Мы очень многого не знаем, — вздохнул Дождевое Облако, — и кроме того, мы тратим время для размышлений на битвы. Я буду рад, когда ты загонишь последних из калкаров в море, и тогда некоторые из нас смогут мирно сесть и хорошенько подумать.

— До нас дошло, что древние гордились своими знаниями, но какую выгоду это им принесло? Я думаю — мы счастливей. Им приходилось работать всю свою жизнь, чтобы сделать вещи, которые они сделали, и узнать все знания, которыми они обладали, и они не могли есть больше или спать или пить больше, чем мы. Но сейчас они давно исчезли с Земли, и все их труды — вместе с ними, а их знания утеряны.

— Но и мы когда-нибудь исчезнем, — сказал Дождевое Облако.

— И мы оставим так много, что это удовлетворит тех, кто придет после, — ответил я.

— Возможно, ты прав, Красный Ястреб, — сказал Дождевое Облако, — но я не могу отделаться от желания знать больше, чем знаю сейчас.

Второй марш тоже происходил ночью и был немного длиннее, чем первый. Светила яркая Луна, и ночь в пустыне была светлой. Третий марш был около двадцати пяти миль; четвертый — короткий, около десяти миль. Тут мы удалились от канала древних и направились в юго-западном направлении к каналу, за которым следовали ручьи, позволяющие делать короткие переходы, и направились к озеру, которое наши рабы называют Медвежьим.

Путь был хорошо известен нам, и мы знали, что впереди у нас пятый изнуряющий марш, самый ужасный, намного более худший, чем все остальные. Он проходил через твердую рваную почву пустыни, и на пути нас ждали высокие горы. Сорок пять миль нам придется добираться от одной водяной ямы до другой.

Даже для всадников это был бы тяжелый переход, но со скотом и овцами, которых следовало гнать по этой безводной пустыне, это было кошмарное предприятие. Каждое животное, у которого сохранялось достаточно сил, несло солому, зерно или камыш в сумках, чтобы мы не слишком зависели от редкой пищи пустыни для такого огромного каравана; но воды мы не могли собрать в достаточном количестве для скота. Мы везли достаточно воды, чтобы во время долгих маршей обеспечить водой женщин и детей до шестнадцати лет, а на коротких маршах — для кормящих матерей и детей до десяти лет.

Мы отдыхали целый день до начала пятого перехода и выступили за три часа до заката. Из пятидесяти лагерей мы вышли пятьюдесятью параллельными группами. Каждый мужчина, женщина и ребенок ехали верхом. Женщины держали при себе детей до пяти лет, обычно сидящих на одеяле на крупе коня перед матерью. Остальные ехали в одиночку. Группа воинов и все женщины и дети двигались перед стадами, которые медленно тянулись сзади, каждую группу подстраховывал арьергард, и по бокам ехали разведчики.

Сотня человек на быстрых лошадях ехали во главе колонны, а ночью выдвигались несколько дальше, пока не оказывались вне зоны видимости авангарда. В их обязанности входило достичь нового лагеря раньше остальных и наполнить водяные бочки, которые рабы готовили в течение двух последних месяцев.

Мы взяли с собой лишь небольшое количество рабов, только слуг для женщин и тех, кто не пожелал отделяться от своих хозяев, и которые выбрали путь вместе с нами. Большая часть рабов предпочла остаться в своей стране, и мы позволили им это, потому что это сократило число ртов, которые необходимо было кормить во время долгого путешествия. Мы знали, что в стране калкаров найдем множество рабов и отобьем их у врага.

Через пять часов мы растянулись в колонну в пять миль длиной, и наши воины по бокам раздвинулись еще на милю; но мы могли не опасаться атак врагов-людей, пустыня была нашей лучшей защитой от них. Только мы, жители пустыни, знали пустынные дороги и водяные хранилища, только мы бесстрашно выдерживали эту пустоту, жару и ее жестокость.

Но у нас были другие враги, на нашем долгом марше они постоянно маячили на флангах, почти окружая наши стада кордоном горящих глаз и сверкающих клыков — койоты, волки, адские собаки. Они поджидали отбившуюся овцу или корову. Дикий хор воплей, возня и бедное животное буквально раздиралось на куски. Женщину или ребенка на лошади тоже могла бы постичь такая же участь. Даже для одинокого воина они представляли определенную опасность. Если бы мерзавцы сознавали свою силу, они могли бы, как мне кажется, напасть на нас — ведь их было великое множество; их было не меньше тысячи, следующих за нами на нашем длинном марше.